Сожженные мосты. Часть 7 [СИ] - Александр Афанасьев

Следом, колонной, развернув «елочкой» стволы скорострельных пушек, одна за другой остановились несколько боевых машин пехоты. В отличие от машин «цивилизованных» Священной Римской Империи и САСШ — у этих выход десанта был не сзади через люк — а сверху, но зато и здесь стояли четыре пулемета, смотрящих в разные стороны и готовых стрелять на ходу. Принцип выживания бронетехники в городе прост — как можно больше огня по всем направлениям, нужно укрытие от пуль для десанта, но такое чтобы можно было видеть противника и отвечать ему огнем. Техника поддерживает десант быстрым маневром и укрытием от пуль, десант технику — наблюдением и огнем.

Боевые машины пехоты тоже на вид пострадали от гранатометов, одна из них даже дымила поврежденным двигателем — но шла.

Эта бронеколонна, потеряв три машины и с полтора десятка бойцов убитыми, сделала на первый взгляд невозможное — как таран проломилась через две линии обороны противника, снесла огнем саперной гаубицы несколько сильно укрепленных опорных пунктов и вышла в самый центр города. Несмотря на подавляющее численное превосходство боевиков, наличие у них большого количества гранатометов — гранатометчиком был каждый третий! — безоткатных орудий, противотанковых пушек и даже ПТРК — остановить бронированный таран они не смогли. Дорогу для идущих за ними частей резерва им помогли пробить вертолеты, а потом и Громовержцы, вышедшие на работу, когда окончательно добили ПВО.

Силы ПВО уже не стреляли, над головой ободряюще стрекотали вертолеты. Когда воздух за тобой — это и в самом деле ободряет.

Пулеметчики настороженно следили за обстановкой, готовые ответить огнем на любой выстрел в сторону их колонны. Патронов у них уже почти не было, последний раз они были у пункта боепитания три часа назад, еще только рассветало. По меркам городского боя — прошла вечность. К пулеметам ДШК 14,5 — их было два — патронов не было совсем, потому что эти пули пробивают стены домов, а вот 12,7 — уже нет. Двенадцать и семь — еще было сколько то…

Ничего прорвемся…

В углу бронекороба заверещала вызовом рация, но командир[91] — в титановом шлеме, тяжелом бронежилете, с покрытыми засохшей кровью руками и совершенно оглохший — этого не заметил. Обратил внимание только тогда, когда его сосед пихнул его в бок, показал на рацию пальцем. Рация была старая, но надежная, пинай ее — ничего не будет. В стальном корпусе.

— Папа-Медведь на приеме, — проорал он, как обычно кричат контуженные, они не слышат сами себя.

— Папа-Медведь, я Небо-четыре мы прямо над вами! Доложите, почему остановились? У вас проблемы?

Командир с раздражением взглянул на стрекочущий над головой вертолет — даже от звука ровно пыхтящего дизеля болела голова.

— Небо, у нас никаких проблем! За исключением того, что выстрелов осталось то ли четыре то ли пять, патронов тоже почти не осталось, есть раненые и все оглохли нахрен. Никаких проблем нет! Прошу сообщить, есть ли в окрестностях противник.

— Папа-Медведь, противник бежит, сопротивление сломлено. Ближайшие — на час от вас, там Носорог разберется. Вы на седьмом шоссе, левее от вас Парк шахидов!

Командир посмотрел в сторону — там было проломлено ограждение, и виднелись следы гусениц, как будто кто-то выехал из парка на чем-то гусеничном прямо на дорогу. Дальше по дороге, у ограждения стоял мертвый танк с откинутыми люками, он сильно выделялся на фоне брошенных, раздавленных, разграбленных автомобилей.

Парк шахидов…

— Небо, вопрос — а сами шахиды там имеются, прием…

— Никак нет, Папа-Медведь, шахидов не наблюдаю. За парком шахидов — Площадь парадов, там до пятидесяти единиц бронетехники. Даже больше!

Командиру показалось, что он ослышался.

— Небо, не слышу тебя, повтори.

— Понял, повторяю — левее от тебя, примерно километр, Площадь парадов. Там больше пятидесяти единиц бронетехники, брошенной. Приказываю выдвигаться туда и проверить обстановку, а мы что-нибудь решим с боеприпасами и помощью для вас. Было бы неплохо, если бы вы расчистили там посадочную площадку, прием.

— Небо, понял тебя, выдвигаемся!

Парк шахидов, мать твою…

Командир оставил в покое рацию…

— Мишка!

— А… — так же громко донеслось в наушнике.

У каждого на этой гаубице, как у спецназа была система связи hands-free, раньше приходилось общаться через стандартное ТПУ[92], при том, что проводок был непрочным и иногда рвался. Или фишка выскакивала из гнезда. Связь каждого с каждым и опыт позволяли штурмовым саперам работать как настоящей сыгранной футбольной команде, защищаясь и нанося мгновенные ответные удары[93].

— Ты жив там еще?

— Жив… только салюты в голове до сих пор бабахают!

Оно и понятно — всю ночь под броней, ревет дизель и бухает шестидюймовка. Командир как-то раз ради интереса проехался на учениях под броней, пострелял из гаубицы, понюхал пороховых газов — и решил что ну нахрен. Лучше уж в коробе, на свежем воздухе, под пулями.

— Сейчас отдохнем. Давай налево! Пролом видишь?

По броне защелкали пули, с колонны ответили два или пулемета. Сейчас эти… после того, как сплошной фронт обороны рассыпался, будут действовать мелкими группами… не одну неделю вылавливать придется…

Но все равно — они победили.

— Сейчас…

Открылся люк, в люке появился чумазый, закопченный мехвод. Глянул туда, куда указывал рукой командир — и нырнул под броню обратно.

— Вижу…

— Давай туда, говорят в километре — танки брошенные. Надо посмотреть…

Дизель под ногами забормотал на более высокой ноте, зачищал клубами солярного дыма, неуклюжая бронемашина поползла вперед, целясь в пролом, уже кем-то оставленный. Один из стрелков, что стоял у кормового пулемета, сделал условный знак рукой следовавшей за ними БМП — «следовать за мной». Там дальше повторят по цепочке, рацией для этого пользоваться совсем не обязательно…

Уральская техника, громыхая гусеницами и плюясь дымом, быстро донесла их до площади, кем-то тут уже был сделан пролом, и они просто протиснулись в него, чуть расширив. Следом ползли боевые машины пехоты…

Пресвятой Господь…

— Медведь — стоп.

Гаубица встала, только отъехав от пролома, следом из пролома пошли боевые машины пехоты, они без команд разъезжались по площади, обеспечивая периметр. Стволы пулеметов и пушек развернулись в разные стороны готовые встретить опасность.

Командир снова взялся за рацию.

— Папа-Медведь всем Медведям, доложить об опасности.

Привычно зазвучали доклады — опасности никто не наблюдал. Только крысы — но крысы не могли навредить стальным коробкам на гусеницах и вооруженным до зубов людям.

Площадь парадов превратилась в площадь крыс. Испуганные ревом моторов и грохотом траков по брусчатке они бежали в парк Шахидов, во все стороны — в некоторых местах это напоминало шевелящийся серый ковер…

Крысы появляются там, где есть еда. Аллах свидетель, еды здесь было больше чем предостаточно.

Все здесь было так, как и в тот день. Технику частично сумели завести, а частично нет — экипажи выводили ее из строя, когда все началось, а отремонтировать потом не смогли. На стволах пушек висели люди, точней даже не люди, а скелеты в лохмотьях офицерской формы, потому что мясо объели крысы. Кости — то, что осталось от людей — были везде, на опаленных и иссеченных пулями главных трибунах на брусчатке — везде. Никто даже не подумал хоронить мертвых на этой площади, смерть как пришла сюда — так и поселилась здесь. Как будто сам нечистый развлекался здесь доступными ему способами.

Почти даже не пахло — все съедобное подчистую сожрали крысы. Крысиное пиршество.

Мне страшно никогда так не будет уже

Я раненое сердце на рваной душе

Изломанная жизнь — бесконечный сюжет.

Я так хочу забыть свою смерть в парандже…

Это была не Площадь парадов. Теперь это была площадь смерти…

Веселый, разухабистый и страшненький, если внимательно вслушаться мотивчик песни не отставал, его гнали из головы — а он возвращался, вертелся на языке, лез в уши…

Папа-Медведь отпустил рукоятки пулемета, за которые привычно держался в дороге, даже когда не было патронов, размашисто перекрестился, его примеру последовали и остальные. Чтобы не происходило в этой стране — такого не должно было быть нигде и никогда. Ничто не является оправданием такому…

Сколько же ненависти в этой стране? Сколько же здесь зла…

Папа-Медведь откашлялся, и кашель этот отразился эхом по площади.

— Я пойду и посмотрю, есть ли какие-то документы, еще что-то. Обеспечивать периметр, с машин не сходить. Грицалюк, вызови Небо, скажи, что мы заняли площадь.